Цена вопроса (сборник)  - Альбина Нури

«…И за свою уже, в сущности, прожитую жизнь до тошноты страшно, но больше всего боюсь за жену. Случись что со мной – и для неё тоже всё будет кончено», – всплыло в голове. Андрей и Зоя не спаслись. Теперь Руслан почти на сто процентов был уверен, что им с Марусей это тоже не удастся.

Ирина Шустовская дала ему время до утра, чтобы всё решить. Это, разумеется, было притворством, и она сама это прекрасно понимала. Всё давно решено за него. Что могли изменить несколько коротких часов, оставшихся до рассвета? Их подарили ему с одной лишь целью: чтобы смирился с мыслью, что прежняя жизнь кончена. Принял это.

А решено всё было в тот самый момент, когда он свернул на дорогу, ведущую в Каменный Клык, и остановился возле этого проклятого дома…

Теперь им отсюда не выбраться. И дело не только в том, что дороги из посёлка заблокированы, его тут же остановят и заставят вернуться. Дело в Марусе. Выезд с территории поселения убьет её через несколько часов.

– Отпусти нас, – тоскливо, безо всякой надежды попросил он Ирину во время их разговора, – отпусти, пожалуйста. Я не хочу… Клянусь всем, чем хочешь, что забуду это место, никому ничего не скажу и…

– Ты волен уехать в любой момент.

Она не дала ему договорить, откинулась на спинку стула и поджала губы. Они сидели на кухне, друг напротив друга, по разные стороны стола, как будто играли партию в шахматы. Только какая же это игра, если заранее ясно, кто победит? Это бойня.

– Я ведь уже объяснила, что члены нашей общины не могут покидать пределов Каменного Клыка: для нас это гибельно. Ты пока не посвящён, поэтому можешь уезжать и приезжать, когда тебе заблагорассудится.

– А Маруся? Она же…

– Твоя Маруся – другое дело. Теперь она сможет прожить вдали от посёлка очень недолго. Но Избранной никогда не станет. У неё другая роль.

Он стиснул челюсти, не замечая, что судорожно вцепился руками в край столешницы.

– Любой, кто становится в один ряд с нами, должен совершить обряд. Не волнуйся, от тебя мало что потребуется. Я сама всё сделаю. – По губам её порхнула мимолётная улыбка. Ирина сощурила глаза и провела рукой по волосам. – От тебя нужно лишь одно: попросить принять.

– Принеся в жертву свою жену?

Она слегка поморщилась, словно он сказал что-то глупое и не совсем приличное.

– «Жертва», «преступление», «наказание»… Ещё стихами заговори. Не надо патетики. Ты судишь обо всём с тривиальной точки зрения. Возможно, она подходит людям, но мы – другие. Ты тоже станешь другим, и уже через минуту после обряда будешь воспринимать мир совершенно иначе. И потом, за всё нужно платить. За приобщение – в том числе.

– А как она должна всё воспринимать? Маруся? Для неё у тебя тоже найдётся красивая теория?

– Даже искать не буду никакую теорию, – Ирина небрежно отмахнулась от его слов, – да ей и не надо ничего объяснять.

И вот тут она произнесла те самые слова о том, что его жена теперь – что-то вроде зверушки. Ей ничего не страшно, не больно, не важно.

Руслан сделал очередной глоток. Первая банка закончилась, и он ловко забросил её в урну возле крыльца. Пошуршал обёрткой, отломил кусок шоколада, засунул в рот. Шоколад оказался с изюмом, а изюма он не любил с детства. Взял, что под руку подвернулось. Впрочем, сейчас ему было не до вкусовых пристрастий. Неспешно пережёвывая шоколад, думал о том, что в рассказ Ирины невозможно поверить. Бред, сюрреализм.

Какими наивными казались теперь теории о том, что в Каменном Клыке орудует банда чёрных риелторов! Теперь посёлок представлялся ему чем-то вроде муравейника или улья. В нём шебаршились и копошились невиданные, древние твари, похожие на людей только внешне. Они жили по своим законам, руководствовались своей моралью, своими принципами. И беспрекословно слушались свою королеву-матку. Тогда, на празднике, он заметил этот священный трепет. Такое отношение казалось странным, но сейчас он знал, чем оно вызвано.

Поднялся ветер, стало холодно. Руслан поёжился: возможно, придётся принести из дому одеяло. Алкоголь согревал, но ненадолго. Он распечатал вторую банку. Надо пить помедленнее: ночь только начинается. Ирина обещала заехать ровно в девять. «Обряд состоится в полдень, а подготовка занимает довольно много времени», – пояснила она.

Уходя, прижалась к его губам. Видела, что ему невыносимы её прикосновения, но, тем не менее, сделала это. Он не сумел (да и не старался) скрыть ужас и отвращение, а она в ответ лишь удовлетворённо улыбнулась, только что не облизнулась, как сытая и довольная кошка, налакавшаяся молока.

Ирина уехала, а он бросился в дом, забежал в ванную и долго умывался, полоскал рот, чистил зубы. Его колотила дрожь, как это бывает, когда поднимается высокая температура. «Ты сам усложнил всё, – с ласковым сожалением говорила Шустовская, – если бы тогда, во время Осеннего бала, позволил всему случиться, сейчас не мучился бы так, мой бедный мальчик. Всё было бы по-другому. Но мне нравится твоя способность сопротивляться. Твоя чувствительность. С тобой не могло быть просто, я это сразу поняла. Поэтому тебя и выбрала».

Сейчас он точно знал, почему шарахнулся от неё в ту ночь. Почему внезапно пропало бешеное желание. Почему горячечный любовный жар сменился безотчётным, смутным неприятием. Всему виной была та самая «чувствительность», благодаря которой он понял, что перед ним – чуждое, чужое существо, источающее едва уловимый, но отчётливый запах, который невозможно перебить самыми дорогими духами.

Это был запах тлена, гнили, старости. Не старины – как пахнет в архивах и музеях, а именно старости. Так смердят покинутые людьми дома, нетопленные, пустые, с плесенью по углам. Это вонь от замоченного и прокисшего в тазу белья. Запах прелых листьев, запах подвала. Сладковатый, липнущий к рукам и телу запах мёртвой плоти. Едва уловимый, воспринимаемый скорее на уровне инстинкта, он исходил тогда от красавицы Ирины, и Руслан отшатнулся, растерялся от непонимания.

Зато теперь он всё понимал.

Ирине Шустовской было сто семьдесят три года. И сто сорок четыре из них она прожила не-человеком. Она рассказала Руслану, что родилась в 1839 году. Здесь же, в Каменном Клыке – так в то время называлось поместье её родителей. Дом стоял на берегу моря, на том самом обрыве, который сейчас постепенно сползал в море. На котором погибла Алиска… Неподалёку, как раз на месте современного посёлка, расположилась небольшая деревенька Клычки. И в этой деревеньке однажды появилась женщина по имени Ева.

– Когда она забрела в наши края, мне было семь лет. Никто не знал, откуда взялась эта женщина и зачем пришла. С ней была дочь, грудной младенец, – рассказывала Ирина, и глаза её подёргивались прозрачной дымкой, лицо становилось задумчивым и отрешённым. Она давно никому не говорила об этом, и, видимо, получала удовольствие от своих воспоминаний.

– Ева осела здесь, поселилась на окраине Клычков, в заброшенном полуразрушенном доме. Никто не хотел отстраивать его заново и жить там: когда-то в доме случился пожар, в огне погибла вся семья, и здание пользовалось дурной славой. А Еве это было нипочём, ничто её не пугало. Она быстро, каким-то чудом сумела восстановить дом, стала жить вместе с дочкой. Люди сразу поняли, что это необычная женщина. Никто не смог бы настолько быстро справиться с такой сложной задачей. Деревенские перешёптывались, что ей помогают черти. А кто-то божился, будто бы их видел. – Шустовская залилась русалочьим смехом. – Ева умела заговаривать хвори, толковать сны, по глазам определяла, какая болезнь поселилась в теле. Могла прочесть жизнь человека по диковинным линиям на ладони. Предсказать смерть. Еву уважали и опасались. К ней бегали тайком и заходили открыто. Она никому не отказывала, и плату за свою помощь брала молоком, хлебом, мясом, овощами да фруктами. Сама она не держала скотину, не занималась садом-огородом. Она была умной, учёной женщиной… И точно знала, чего ищет в Каменном Клыке.